Сегодня - несмотря на причуды действительности - один из дней, занесённых в список профессиональных праздников Российской Федерации: день российского парламентаризма.
В этот день более века назад стартовала работа первой Государственной Думы - первого, пробного российского регулярного парламента.
Сегодня, спустя 114 лет, поссийский парламентаризм часто обвиняют в том, что он «ненастоящий».
Обвиняют на том основании,
что он не калькирует «истинные»
парламентаризмы - американский, британский
или европейский (или, вернее, представления
критиков о них - как мы прекрасно знаем, довольно часто отличающиеся от действительности, как представления советских зрителей ленфильмовской Англии Холмса-Ливанова от реальной Великобритании).
Что тут безусловно стоит отметить.
Да, российский парламентаризм не идентичен швейцарскому или американскому. Но, так же как последние не идентичны друг другу, и российский никогда и не будет похож на них - просто по географическим и историческим причинам.
Например, у нас никогда не будет «партии
нефтяников-ковбоев с мексиканского
приграничья» или «партии франкоязычных
кальвинистов, созданной для отстаивания
их интересов». А значит, не будет их способа формирования власти и их способа создания сдержек и противовесов.
Ключевым фактором для понимания специфики (и проблематики, само собой) российского парламентаризма является то, что нынешняя политическая Россия и её социально-экономические группы начали создаваться по сути всего пару десятилетий назад, а оформились - фактически уже в 2010-х.
Сейчас эти группы
проходят период осознания своей
идентичности и, безусловно, поиска
своего политического представительства. И этот период далеко не завершён.
Говоря откровенно, главным тормозом на пути развития отечественной парламентской системы в некий аналог систем западных - была и во многом остаётся инерционность восприятия гражданами самой власти и своей роли в её формировании.
Политические взгляды и симпатии граждан у нас (во всяком случае, до сих пор были) очень слабо привязаны к их социальному положению: вместо прагматизма выбором своих как-бы-избранников регулярно руководили эмоции - от эстетических до романтических. При этом ситуация усугублялась тем, что и собственная социальная идентификация граждан долгие годы не была привязана к реальному социальному положению.
Культура политической идентичности в принципе возникает не за день и не на пустом месте - и особенно надолго этот процесс затянулся в России. В итоге только сейчас у нас возникает некоторая надежда на то, что выборы, предстоящие в следующем году, продемонстрируют возникновение зрелых политических идентичностей.
И покужут, что граждане отошли от
восприятия власти в бинарной схеме
«народ - государство», унаследованной
от прежних эпох, и начали делать
политический выбор в пользу своих
действительных представителей и
выразителей своих интересов, а не тех,
кто представляется «более щедрой (а значит, по определению более честной, народной и справедливой) инстанцией».
То, что на Западе именуется "вызовом популизма" - для нас является жутковатым вчерашним днём и не изжитой по сей день проблемой. Ибо настоящим разгулом популизма (то есть "ярмаркой безответственных обещаний") у нас политически была, пожалуй, вторая половина 90-х, она же период максимального пике и государственности, и общества, и экономики.
Нынешняя жее схема власти является продуктом "эволюции возможного" - то есть эволюции самой российской государственности в очень активно изменявшихся все последние три десятилетия условиях и при столь же сильно изменявшихся возможностях. Найти в итоге всех этих переменах место для себя парламентаризму России было непросто.
Но нынешняя схема, в которой российский парламент является площадкой компромисса между желаниями избирателей и возможностями государства, в целом вполне рабочая. Разумеется, она мало кого полностью устраивает (длинный список обоснованных причин для недовольства прилагается, главный из которых как раз - в недостаточном уровне представительства реальных интересов избирателей).
Именно это по сей день вынужденно ограничивает субъектность законодательной власти - в соответствии с максимой "власть требует ответственности". Обеспечить же последнюю в ситуации банальной "не-национализированности" элит было задачей практически невыполнимой. На национализацию элит ушло много времени, и этот процесс ещё также не завершён.
Но этот процесс идёт.
От посредничества, набирая силу, любая инстанция однажды переходит к представительству. Опросы общественного мнения показывают, что граждане действительно перестают мыслить в схеме "мы" (народ) - "они" (власть) и начинают искать способы действительно продвинуть в законодательные органы страны своих реальных представителей.
И государство на эти изменения реагирует. Не только смягчением законодательства, регулирующего деятельность политических партий, но и конституционным повышением статуса избранной законодательной власти.
Комплекс предстоящих изменений в Конституции, повышающих роль и субъектность парламента, должен стимулировать вызревание этих по-настоящему представительских партий.
И, разумеется, уровень их ответственности.
загружаются комментарии